В Финляндии вышла книга интервью президента Тоомаса Хендрика Ильвеса. Называется Omalla äänellä – «Своим голосом». Скажу честно: я книжку не читал, но осуждаю.
Откровения президента Ильвеса
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
И не потому осуждаю, что я как та колхозница, не читавшая Пастернака, а потому, что прочел об этой книжке в газете Eesti Päevaleht. И написанного там мне вполне хватило. Финского я не знаю, а на других языках, включая эстонский, книжка (пока?) не вышла, так что приходится судить о ней по оценкам других людей.
Ильвес как местный Обама
Как выясняется из статьи в EPL, в книге содержится немало интересных и свежих наблюдений, связанных с русскими и с Россией. Но и не только. Например, Ильвес искренне считает, что появление в Эстонии президента-эстонца – это примерно то же самое, что и появление в Америке... президента-чернокожего. Странная логика, не правда ли? Означает ли данная мысль Ильвеса, что эстонцы в Эстонии угнетались так же, как негры в Америке? И что местные русские, следовательно, являются как бы потомками белых колонистов-угнетателей? По логике – да, но, повторюсь, у нашего президента местами очень странная логика.
Впрочем, этот ларчик открывается просто. Оказывается, осенью 2008 года, в разгар исторических выборов в США, Ильвес прочел в какой-то статье вопрос: когда в Эстонии появится русский президент? Прочел – и не смог его забыть. «Это абсолютно неверно поставленный вопрос, – говорит Ильвес в своей книге. (Ну еще бы! – Н.К.) – Эстония выбрала своего Обаму уже в 1918 году, когда у нашего государства впервые появилось собственное правительство...»
Это всё понятно. Но вопрос-то был о другом: в современной Эстонии в положении чернокожего меньшинства в США находятся скорее русские, чем эстонцы. Ильвес, однако, этого не понял. Или сделал вид, что не понял. И получилось любопытно: с одной стороны, о русском президенте Эстонии не может быть и речи (как не могло быть и речи о чернокожем президенте в США в недавнем прошлом), с другой, вставать в один ряд с американскими расистами Ильвесу не хочется. Вот и рождается на свет парадоксальное сравнение эстонских президентов с Бараком Обамой.
Ты эстонец, если...
Но наш президент – отнюдь не националист. В этой же книге он четко проговаривает: эстонский идентитет связан с языком. «Ты эстонец, если ты говоришь по-эстонски. Язык – наша вера и идеология, он определяет, эстонец ты или нет».
И если вы думаете, что это такая риторика, вы ошибаетесь. Цитата продолжается: «Идентитет не может быть генетическим, для эстонского народа это совершенно бессмысленная идея». Вдумайтесь. Открытым текстом сказано: принадлежность к эстонскому народу не зависит от генов. Она зависит только от владения языком. Отсюда – один шажочек до другой идеи, которую нынешний главный редактор EPL Валло Тоомет выдвинул полгода назад: «Число эстонцев увеличится, если ежегодно больше тысячи русских женщин будут рожать по ребенку, который станет эстонцем». Раз гены ни при чем, надо попросту превращать русских детей в эстонцев. Посредством среднего образования, например. Чтобы они говорили по-эстонски, ведь «язык – наша вера», ну и так далее.
По сути, президент разъяснил основной принцип демографической политики Эстонской Республики: увеличивать число эстонцев не через гены, а, так сказать, через язык. По сути, именно этим пытается заниматься ныне Министерство образования. Правда, не очень понятно, как этот принцип сочетается с другим постулатом Ильвеса: «Очень сильно определяют идентитет вера в демократию и свободу слова». Что демократического в попытке превратить неэстонских детей в эстонцев? Чем эта попытка лучше, допустим, сталинских депортаций?
Близко – значит временно
На этом чудеса президентской логики не кончаются. От внутренней политики Ильвес переходит к внешней – то есть к восточному соседу, потому что он один у нас такой проблемный: «С Россией главная проблема не в том, что мы чего-то не делаем, а в том, как к нам относятся». Дальше, пишут в EPL, президент замечает, что и по сей день некоторые (mõned) в России считают эстонскую независимость временной.
Тут уже хочется задать немало вопросов. Кто эти некоторые? Откуда Ильвесу, который вроде не знает русского языка и не хочет его учить, известно об их позиции? Может ли президент процитировать заявления российских властей на этот счет? Однако все вопросы исчезают как утренний туман, когда выясняешь, с чего, собственно, Ильвес обеспокоился отношением «некоторых» к независимости Эстонии. А вот с чего: «По словам Ильвеса, отношение России к Эстонии и правда изменилось, однако важно все-таки понимать, что про Финляндию в России никогда не говорили "ближнее зарубежье", а про Эстонию так говорят, что указывает на то, что поименованная таким образом страна – действительно зарубежье, но только временно».
Ей-богу, так и написано. Я перечитал несколько раз, и все прежние вопросы у меня исчезли. Остался только один, и не политический, а сугубо филологический. Каким образом связаны прилагательное «ближний» (lähis-) и «временный» (ajutine)? Почему если зарубежье ближнее, то и независимость временная? Чисто по смыслу – где тут логическая связка? «Ближний» в данном контексте – это указание на пространство. Слово «временный» связано вовсе не с пространством, а со временем. Не понимаю.
Но, наверное, логика тут есть. Просто она не формальная, а, скажем так, логика страха, у которого, как говорит русская пословица, глаза велики. Когда вы панически боитесь того, что кошмарные русские что-то сделают с вашей независимостью, вам ничего не стоит и проигнорировать смысл вопроса о русском президенте ЭР, и оправдывать ассимиляцию русского населения, и соединить несоединимое, чтобы доказать: ваш страх обоснован, враг у ворот, независимость в опасности. Страх искажает восприятие, подчиняет себе органы чувств, гонит мысли по одним и тем же дорожкам вокруг одних и тех же абстрактных идей. Плохо, когда мысль подчинена страху, – здравомыслия при таком раскладе ждать неоткуда.