«Кроличья нора»: о жизни после смерти
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
До эстонского проката «Кроличья нора» добралась спустя год после премьеры на фестивале в Торонто, и немудрено: эта лента даже в США вышла в сиротливый ограниченный прокат, невзирая на Николь Кидман в главной роли. Может быть, дело в малобюджетности фильма, ассоциирующейся с «фестивальностью», что для проката – смертельный приговор. Или в том, что «Кроличья нора», с точки зрения прокатчиков, – картина для массового зрителя слишком тяжелая.
Писать про такое кино – дело неблагодарное: фильм держится на нюансах, интонациях, жестах, а не на поворотах сюжета. Которого тут, к слову, почти и нет. Бекка (Кидман) и Хауи (Аарон Экхарт) – супружеская пара, потерявшая маленького ребенка. Мальчик побежал за собакой, выбежал на дорогу, машина не успела затормозить... Прошел год или около того. Супруги ходят в группу психологической поддержки, состоящую из таких же, как они, безутешных родителей, возделывают свой сад, встречаются с родными и друзьями, пытаются – не жить, нет, скорее выжить. Горе непреодолимо. О случившемся забыть нельзя. Прежняя жизнь невозможна, как и, кажется, примирение с самим собой. И только когда Бекка случайно встречает подростка, наехавшего на ее сына, что-то меняется – как ни странно, к лучшему.
Столько нежности, тепла и любви, сколько вмещает в себя «Кроличья нора», сегодня в кино почти и не бывает. Неудивительно, что фильм с малым бюджетом (пять миллионов долларов), лишь наполовину окупившийся в прокате, принес Николь Кидман семнадцать номинаций на различные кинематографические награды. И прошел почти незамеченным: слишком тяжелая картина, слишком некассовая, слишком человечная.