Александр Адабашьян о правде оттуда и правде отсюда

А еще он – художник-постановщик, оперный режиссер, декоратор московских ресторанов, очень остроумный человек, несколько раз побеждавший в телепередаче «Слава богу, ты пришел!», и блестящий оратор, что и смогли оценить гости медиа-клуба «Импрессум». Александр Артемович Адабашьян многолик. И, чего уж греха таить, велик, несмотря на небольшой рост.

Мысль о дереве их не посетит

– Почему вы так редко снимаете фильмы сами? Ваш «Мадо, до востребования» наградили в Каннах, «Азазель» был популярным сериалом...

– Режиссер – это склад характера. Как пошутил Александр Митта, это профессия, которая позволяет в течение полугода безнаказанно унижать людей, получая от этого удовольствие. А я, даже когда был художником-постановщиком, не спилил ни одного дерева – вместо этого мы переставляли камеру, потому что ни один фильм не стоит спиленного дерева. Настоящий режиссер способен спилить рощу и потом сказать: нет, снимать будем не здесь. Это я без издевательства и иронии говорю. С поэтами так же: если у вас нет ощущения, что ваше видение мира уникальное и единственно правильное, не надо писать стихи. Все ведь уже написано – о любви, о природе, о зиме, весне, лете и осени. Зачем туда соваться?.. То же с режиссерами. Они, конечно, бывают разные. Есть те, кто просто деньги зарабатывает, снимая сериалы. На сериалах режиссеры сменяются, как хоккеисты: один запрыгивает за бортик, другой выскакивает. Там не всегда поймешь, кто на площадке режиссер... Что до меня, своей картиной я считаю – до определенной степени – «Мадо». «Азазель» – изделие Первого канала. В последней версии даже моей фамилии в титрах нет.

– В интервью по поводу «Азазеля» вы не без грусти говорили о том, что аллюзии в сериале будут понятны одному проценту населения. Сегодняшний уровень зрителей вас расстраивает?

– Удручает даже. Сейчас на Первом канале показывают фильмы, которые в 60-е и 70-е годы были мейнстримом, а сейчас превратились в изысканнейшее авторское кино. Их смотреть с попкорном невозможно, никаких убийств и погонь, надо внимательно следить за действием, выйти купить бутылку кока-колы уже никак. Это как неторопливое чтение книг вместо проглатывания дайджеста «Войны и мира» на трех страницах. По прежнему зрителю я очень скучаю – но это нормальное явление в моем возрасте: сокрушаться о том, как все было в мои семнадцать лет.

– Люди искусства все чаще говорят, что не все было плохо в советское время. Какое у вас отношение к СССР?

– Я родился в сорок пятом году, семнадцать лет мне было в 1962-м, во время хрущевской оттепели. Как-то в передаче про коммуналки люди моего возраста вспоминали о чудной дружной жизни в коммуналках – как вместе справляли дни рождения, например, – а потом было интервью с теткой, которая сейчас живет в коммуналке, и она сказала: «Если они так тоскуют, мы всей коммунальной квартирой готовы с ними поменяться! Пусть они вместе справляют дни рождения, готовят на кухне, поют хором...» Люди ностальгируют не по коммуналкам, а по молодости. Другое дело, что в СССР существовало что-то... над бытием, скажем так. Точки приложения интеллекта не только с целью заработка. Без идеализма проекты вроде целины и БАМа были бы невозможны. Почему сейчас миллиардеры вкладываются в яхты и самолеты, а не в развитие производства? Их не интересует перспектива, они «под собою не чуют страны». Мысль о том, что нужно посадить дерево, которое будет отбрасывать тень на внуков, их не посетит. Внуки миллиардеров сидят под сикоморами, а потом уедут в Лондон и укроются под тенью совсем иных деревьев.

На всякое «нет» должно быть «да»!

– Вы никогда не были диссидентом?

– Мое диссидентство кончилось в 60-е годы. В юношестве я терпеть не мог официоза, мы слушали «Голос Америки», все как положено. Когда под Свердловском был сбит американский летчик Фрэнсис Гэри Пауэрс, мы пылали праведным гневом, потому что не верили нашим газетам. Вражеские «голоса» тогда почему-то не глушились, и мы их внимательно слушали. Я помню эти потрясающие передачи: выступал командир Пауэрса, его коллеги, чуть не школьные учителя, они рассказывали, что он поэт, метеоролог, обожает воздушные течения, и вот далекое полярное сияние, к которому тянулась его душа, увлекло Пауэрса на территорию СССР... Какая армия? Какая разведка? Он этих слов не знал! Вырисовывался образ такого Экзюпери, только не военного летчика, а пацифиста. И этого неземного человека зверски сбили кровавые советские ракеты... Проходит три дня. Телерепортаж: сидит этот поэт в военной форме рядом с обломками самолета и рассказывает о своем задании. Мы включаем «голоса». Ни звука! Новости спорта, музыки... Будто ничего и не было. Я потерял всякий интерес к правде оттуда, потому что она ничем не отличалась от правды отсюда.

– У вас, кроме прочего, репутация в области оформления московских ресторанов: «Обломов», «Грибоедов»...

– Это все-таки моя профессия – я же закончил Строгановское училище. Кстати, ресторан «Обломов» – это очень интересная история. Антон Табаков придумал концепцию ресторана, в котором готовятся каждый день два блюда. Когда вас приглашают домой обедать, вы же не обсуждаете меню. Так и в «Обломове». Суп, второе, огромное количество закусок. Мы придумали вот что: когда входишь в ресторан, видишь словно бы дом, в котором снесли стенки. Но по паркету, по оформлению стен можно понять: тут была столовая, тут гостиная, тут спальня, тут баня...

– Не противоречит оформление ресторанов служению высокому искусству?

– Нет грани, отделяющей одно от другого. Чем мне нравится Япония – там до XVI-XVII веков понятия «искусство» не было вообще. Все, что сделано руками, – произведение искусства!

– Вы аполитичный человек? Ходите на выборы?

– В партиях разбираюсь несильно, а на выборы хожу, потому что считаю: если ты возмущаешься тем, что происходит, самая безобразная позиция – голосовать против всех. Меня еще диссиденты этим раздражали: на всякое официальное «да» в газете у них было свое кухонное «нет». А «да»-то ваше в чем заключается? «Долой Путина!» – хорошо, убрали Путина, что дальше? Кто нами будет руководить – Касьянов, Лимонов, персонально вы? Иначе получается «весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем» – и запятая...

– Вас задевает то, что происходит вокруг вашего друга Никиты Михалкова? Критика «Утомленных солнцем-2», скандал с мигалкой...

– Это из той же оперы. Мотивация гонителей Михалкова – к сожалению, зависть. Получается, что будущее нашего кино зависит от того, как скоро у Михалкова отберут мигалку. Отобрали – и что? По идее, должен наступить небывалый расцвет кинематографа. Ничего подобного. Между тем у Михалкова есть «Оскар», он шесть раз попадал в шорт-лист, даже ненавидящие его люди признают, что ряд картин Никиты – классика. Какая разница, что за машина у Михалкова и сколько денег он потратил на фильм? Вы знаете, сколько денег потратил Алексей Герман-старший, четырнадцать лет снимая одну картину? Почему-то это никого не волнует. И слава богу, но пусть это на всех распространяется. Не судите, да не судимы будете!