Нелли Уварова: «Я могла бы вести людей за собой, крича „эгегей!”, но...»

В прошлом году наш зритель мог видеть Нелли Уварову в спектакле «Ничья длится мгновение» (режиссер Миндаугас Карбаускис, по роману Ицхокаса Мераса) на фестивале «Золотая Маска в Эстонии». Действие постановки происходит в Литве в еврейском гетто во время Второй мировой войны. Актриса играет тут три роли – еврейку, польку, литовку – все трагические, как и весь этот спектакль, тем не менее оставляющий по себе ощущение света в конце туннеля.

Сама Нелли Уварова – не из еврейской семьи, а из русско-армянской, но история, рассказанная в «Ничьей...», ей предельно понятна: «К сожалению, национальный вопрос в моей жизни возникал. Пусть во мне течет не еврейская кровь, а армянская, по внешности меня часто принимают за еврейку, так что мне доставалось просто потому, что я похожа. Мне не раз приходилось слышать о себе в этом плане что-то нелестное. Приходилось сталкиваться с национальным вопросом и в Грузии, где мы жили прекрасно, но в какой-то момент там сменилась власть, изменились настроения, и все национальности, кроме грузинской, в одночасье стали неугодны. Я тогда была маленькая, но хорошо помню свои ощущения. Мысль о превосходстве грузин насильственно внедрялась в людей... Приехав в Россию в 14 лет, я тоже ощутила себя чужой. В общем, я против национализма, в каком бы виде он ни проявлялся. Без всяких скидок на ситуацию и прочее...»

Режиссер бьет, но ты ему веришь

– В «Ничьей...» вы плачете на сцене, причем совершенно естественно, без фокусов, без пузырька с водой в рукаве. Известно, что актеры могут по-разному вызвать слезы. Как это делаете вы?

– Никогда об этом не задумывалась. О технологии, я имею в виду. Если на стадии разбора материала и репетиций тебе все понятно, а ситуация в нашем спектакле очевидно драматическая, вопрос, как появятся слезы, не стоит. Если ты понимаешь, о чем говоришь, даже не играешь – это второстепенно, – а именно понимаешь, организм не может не подключиться. Это естественный процесс. Есть спектакли, где события не настолько драматичны, а слезы должны возникнуть все равно... Я там тоже плачу. Видимо, у меня расшатанная психика, все эмоции на поверхности. (Улыбается.) Секрет тут простой: надо, чтобы тебя что-то трогало. Если тебя ничего не трогает – на то и даны репетиции, чтобы отыскать в себе болевые точки, которые в итоге будут работать. Это можно назвать фокусом, но не в прямом значении слова.

– Режиссер «Ничьей...» Миндаугас Карбаускис – один из нескольких выдающихся литовцев, которые оккупировали значительную часть театрального мира Москвы. Как вы думаете, почему именно литовские режиссеры смогли это сделать?

– Сваливать все на то, что он литовец, или на то, что он особенный человек, я не берусь. Но он на самом деле особенный, и то, как он работает, для нас, актеров, – особенный опыт. Он достаточно жесткий человек. Есть режиссеры, которые работают при помощи кнута и пряника, есть те, кто использует только пряник или только кнут. Миндаугас бьет, бьет больно, но ты ему веришь, ты понимаешь, что это все ради определенной цели. Когда доверие между актером и режиссером абсолютно, на репетициях можно вытерпеть многое. Миндаугас – очень честный...

– Строгий, но справедливый?

– О справедливости говорить сложно – когда человеку больно, справедливость отступает на второй план. Нас спасает то, что мы хотим одного и того же. Желания совпадают: сыграть хорошую роль, справиться с ней и в результате создать чудо под названием «спектакль».

– А в чем проявляется жесткость?

– В откровенных высказываниях в ходе репетиции. Он актеров не щадит. Реагируют на это по-разному.

Катя Пушкарева – дело минувших дней

– В свое время вы чуть не стали журналисткой. Не жалеете, что теперь вы всегда оказываетесь по ту сторону диктофона, а не по эту?

– Нет, не жалею. Это была моя детская мечта, так и не реализовавшаяся. Не жалею, потом что – буду откровенна – когда у меня берут интервью, зачастую бывает очень неловко. Журналисты сплошь и рядом не готовы к интервью, их вообще не интересует человек напротив – в редакции дали задание, вот и вся история. У актеров часть профессии – выйти на сцену и, даже если материал тебя не трогает совершенно, сделать так, чтобы этого никто не заметил. Ты не имеешь права выходить на сцену в противном случае – смысла нет.

– Есть плохие актеры – и есть плохие журналисты...

– Да, конечно. Просто, сталкиваясь с такими вещами, я, уже будучи взрослым человеком с опытом, стала задумываться: хочу я оказаться по другую сторону от диктофона или нет. Я поняла, что журналист – профессия исключительно зависимая, как и актерская, собственно. В детстве мне нравились в журналистах именно самостоятельность, какой-то полет, я думала, что они свободны, что у них есть право брать интервью у самых интересных людей, они сами создают какую-то свою реальность. На деле это не так. Флёр исчез, и сейчас я понимаю, что журналисту, как и актеру, надо все время находить в себе какие-то рычаги, чтобы было интересно. Но профессия это важная, и честные журналисты вызывают огромное уважение.

– Наверное, многие зрители вне Москвы, помнящие вас по сериалу «Не родись красивой», удивляются, когда видят вас на сцене совсем в другом амплуа. Вас огорчает то, что образ Кати Пушкаревой от вас не отстает и, может быть, уже не отстанет?

– Это данность, которую можно принимать или не принимать. Да, иногда с этим бывает очень сложно, но изменить я тут ничего не смогу и тратить силы на это не буду. Мои желания, точка приложения моих сил – в будущем, а «Не родись красивой» – это дела минувших дней. Я сегодня живу с вопросом «что дальше?». Мне интереснее жить будущим. Как отзывается прошлое – это уже другой вопрос, и он всегда второй. Если он станет первым, я превращусь в рабу прошлого, от которого надо избавляться, избавляться, избавляться – на что уйдут годы, силы, нервы, и неизвестно еще, каким будет результат. Да, параллель между Нелли Уваровой и Катей Пушкаревой существует, но делать пластическую операцию по этому поводу я не буду.

– Если бы вы смогли вернуться в прошлое, вы бы отказались от этой роли?

– Нет. Так много хорошего случилось в результате... Съемочный период длился год, и это был очень сложный год, трудный, но в моей жизни благодаря этому году появилось много важных, знаковых людей. Сериал для меня – в том числе творческая ступень, и, опять же, не все было гладко и радужно – но все было очень интересно.

Наивно? Очень. И это хорошо

– Вы активно снимаетесь в кино, но в театре играете все-таки больше. Это сознательный выбор – или просто так получается?

– Мне нужно постоянно что-то репетировать, а театр дает прекрасную возможность ежедневно находиться внутри процесса. Кино – это все-таки разовые акции и совсем другие скорости. Когда я не репетирую в театре, я что-то придумываю, и неважно, найдут потом мои мысли воплощение или нет. Какие-то задумки из-за нехватки времени и сил остаются мыльными пузырями – и потом взрываются, потому что оказывается, что они изжили себя.

– Какой спектакль для вас – самый сложный? Глядя на список ролей, я бы предположил, что это грандиозный многочасовой «Берег Утопии» Тома Стоппарда...

– Безусловно, «Берег». «Ничья» тоже – я не могу сказать, что играю его на одном дыхании, наоборот, всегда дико волнуюсь перед спектаклем, да и во время спектакля тоже. «Правила поведения в современном обществе» – это моноспектакль, и каждый раз я собираюсь на него как на войну... Вообще, мы с вами разговариваем в момент, когда я год не играла в театре, потому что ушла в декрет. Для меня сейчас все сложно, все в новинку, с каждым спектаклем надо все начинать сначала.

– Вы стали идейным вдохновителем и инициатором проекта «Наивно? Очень», посвященного творческой реабилитации подростков-инвалидов. Что вас к этому побудило?

– Дочь одной моей подруги учится в творческом колледже для детей с диагнозами, связанными с ограниченными способностями к трудовой деятельности. Это творческий колледж, ребята, которые там учатся, получают возможность освоить какую-то профессию – и зарабатывать себе на жизнь. Но даже у тех, кто осваивает профессию и делает действительно хорошие вещи, нет возможности развиваться, работать и получать за это деньги. На производство их никто не возьмет. Между тем они создают произведения искусства в жанре «наив», у которого есть свои почитатели. Это очень красивые рисунки, куклы, вазы... Раньше я приходила в колледж и на все деньги скупала эти вещи, дарила их друзьям, потом мы стали зазывать людей на ярмарки, ставили специально для них спектакли, и в итоге создали интернет-магазин, в котором можно купить работы ребят в любой момент, не дожидаясь сезонной ярмарки. И ребятам это придало сил – они поняли, что то, что они делают, кому-то интересно и нужно. Проект работает больше года, нам помогают самые разные люди, в том числе – театры Москвы. Сейчас мы выпускаем несколько книжек Евгения Клюева, он написал специально для нас сказки, которые ребята оформляют.

Есть у меня право голоса? Нет его?

– Насколько вы социально и политически активны? Актриса Марина Голуб сказала в интервью «ДД», что актер должен быть гражданином. Вы в этом смысле гражданин?

– Нет. Совсем нет. До такой степени, что мне страшно в этом признаваться.

– Иначе говоря, вы аполитичны.

– Да, и меня это очень беспокоит. Раньше мне было все равно, потом наступил момент, когда меня многие вещи стали задевать – а я все равно ощущаю себя вне контекста сегодняшнего дня. Я почти не смотрю телевизор. После того, как у меня родился ребенок, я стала несколько иначе ощущать себя в пространстве, мне стало интересно, в каком обществе будет расти моя дочь – не в кругу семьи, тут у меня нет вопросов, а вне этого круга. Я не понимаю, что там происходит, как на это реагировать и есть ли у меня право голоса. Или у меня его нет. А если у меня его нет, во мне все начинает закипать: так, секундочку!.. Так что для меня вопрос гражданской активности – очень актуальный. Я точно знаю, что взрослых людей воспитывать бессмысленно. Внушать что-то – можно, вести за собой – можно, даже я могла бы, если бы крикнула «эгегей!», – но важно, какая мысль в это «эгегей!» вкладывается. Я и сама боюсь потянуться за кем-то лишь потому, что он красноречивее или убедительнее. Я открыта для того, чтобы что-то увидеть и услышать, но очень боюсь, что моим сознанием кто-то завладеет, что мной будут манипулировать. Очень страшно жить! (Смеется.)

– Ваша жизнь явно изменилась после рождения дочери. Есть у вас чувство, что вы теперь меньше актриса – и больше мать?

– Пока об этом еще рано говорить, не так много времени прошло. До рождения дочери центром была работа, к которой прилагалось все остальное, а сейчас... Не могу сказать, что работа отошла на второй план. Я по-прежнему жажду. Мне не хватает. И я благодарна дочери за то, что, как ни странно, в жизни стало меньше суеты. Стало проще выделять главное. А главное – это, конечно, семья и ребенок. Время, когда ты вынашиваешь ребенка, и дается для переосмысления твоей жизни. Теперь работа дает мне силы для дома, а дом дает силы для работы. Они взаимосвязаны. Хотя физических сил и правда иногда не хватает...

Справка «ДД»:

Нелли Владимировна Уварова родилась 14 марта 1980 года в Мажейкяе в русско-армянской семье.

По окончании ВГИКа (мастерская Георгия Тараторкина) является актрисой Российского академического молодежного театра, где сыграла более чем в двадцати спектаклях, включая «Эраст Фандорин» по Акунину (Лиза Эверт-Колокольцева), «Тень» по Шварцу (Аннунциата), «Волшебник Изумрудного города» по Волкову (Элли), «Идиот» по Достоевскому (Аглая Епанчина), «Берег Утопии» Тома Стоппарда (Натали Беер, Натали Герцен, Мэри Сатерленд).

С 1999 года снимается в кинофильмах и телесериалах, включая фильмы «Бумер», «Я остаюсь», «Закрытые пространства» и сериалы «Не родись красивой», «В круге первом», «Атлантида», «Мамочки», «Не плачь по мне, Аргентина».

За роль в моноспектакле «Правила поведения в современном обществе» номинировалась на премию «Золотая Маска». За роль Натали Беер в спектакле «Путешествие» (первая часть трилогии «Берег Утопии») получила зрительскую премию «ЖЖивой театр».

7 апреля 2011 года у Нелли Уваровой родилась дочь Ия.