Почему русские молчат?

Честно говоря, поначалу я и сама не поняла, что до такой степени вывело меня из равновесия – как у всякого неэстонца, к деятельности Языковой инспекции, равно как к факту ее существования, я давно выработала некое подобие иммунитета. Но вот сегодня утром повела ребенка в садик, и все встало на свои места.

Утром понедельника я, как правило, двигаюсь в режиме «успеть бы!», а справиться с расшалившимся ребенком  в таком состоянии непросто. На выручку, как это часто бывает, приходит нянечка. Отвлекает сына какой-то шуткой, затевает соревнование, кто быстрее найдет носок, вполуха слушает мои разъяснения про рейтузы и носки. Но я совершенно уверена – когда группа отправится на прогулку, мое чадо будет утеплено по высшему разряду. А когда вернется, ноги будут сухие, и промокшие варежки отправятся в сушку.

Вечером, придя домой, сын, скорее всего, откажется ужинать. А в воскресенье за завтраком скажет, стараясь быть вежливым: «Знаешь, мамочка, у тебя блины, ПОЧТИ как в садике».

За те два года, что ребенок ходит в сад, он с группой бывал в музее раз десять-двенадцать, не меньше. А какие они устраивают утренники! А как поют, рисуют, играют в шахматы…

Так стоит ли удивляться, что когда коллега-реформист подошел ко мне в коридоре Рийгикогу и спросил, не подскажу ли я хороший русский садик - хочется, чтобы дочка выучила язык, - я с ходу сказала: разумеется, в чем вопрос! И назвала адрес.

Молодой папаша учинил мне форменный допрос - и как кормят, и как за детьми смотрят,  и часто ли устраивают культпоходы… Вот только не спросил, говорят ли работники садика по-эстонски. Потому что ему - как и мне - это без надобности.

Но это только до тех пор, пока мы обычные родители. Войдя в зал Рийгикогу и заняв свои места, мы становимся политиками, и тут коллега-реформист без колебаний поддержит любые карательные меры, направленные против тех, кто не выполняет предписанные правительством языковые требования.

Да, вопреки распространенному мнению, вовсе не Закон о языке, а постановление правительства расписывает, кто и на каком уровне должен владеть государственным языком. И с некоторых пор педагогу, который НЕ использует в работе эстонский язык (!) – а воспитатель детсада тот же педагог – полагается владеть госъязыком на категорию B2. Нянечке проще – ей достаточно категории B1. Так и вижу: вот заправляет Марьиванна моему оболтусу рейтузы в сапоги, а сама глаголы эстонские спрягает, готовится к визиту языкового инспектора. И все - за минималку. А за окном машет лопатой, разгребая снег, тетя Рая. Ей повезло – за сотню евро и собачью работу эстонский можно освоить в пределах А2.

Что до воспитателя, так и его заработок значительно ниже среднего по стране. В редких самоуправлениях (например, в столице) он приравнен к минимально допустимой зарплате школьного учителя – около 500 евро на руки. Но, в отличие от преподавателя в школе, воспитатель не может взять дополнительные уроки и классное руководство, тем самым увеличив свой заработок. К тому же во многих садиках созданы дежурные группы, позволяющие сэкономить на фонде заработной платы, то есть снизить нагрузку (а значит, и зарплату) педперсонала до 0,8.

Помимо всего прочего, при нынешней системе начисления накопительной пенсии это означает, что работникам детских садов, которым мы каждое утро вверяем жизнь и здоровье своих детей, никогда не светит достойная пенсия.  И если сегодня они перебиваются от зарплаты до зарплаты, то в старости имеют все шансы оказаться в очереди за прожиточным пособием.

Но правительству этого мало – вместо того, чтобы принять меры для повышения зарплаты педагогоа, а задачу обучения детей эстонскому языку решать силами профессионалов, мы трясем воспитателей, в обязанности которых это обучение по определению не входит.

В бытность вице-мэром мне неоднократно приходилось иметь дело с жалобами на работников детских садов. Как правило, дело касалось полученных в садике травм, невнимательного отношения к ребенку или конфликтов между родителями и педагогом. Но я что-то не припомню, чтобы наличие справки о языке имело в глазах родителей хоть какой-то вес. Да оно и понятно — родитель, в отличие от правительства, думает о благе ребенка, а не о том, как загрузить работой Языковую инспекцию.

Деятельности которой, кстати, на международном уровне дана совершенно внятная оценка. Так, авторы последнего отчета Совета Европы по выполнению Рамочной конвенции по защите нацменьшинств считают, что «параметры применяемых Языковой инспекцией наказаний зачастую непропорциональны степени нарушения» и «настоятельно рекомендуют пересмотреть политику карательных мер, сопровождающих выполнение закона о языке».

В этой связи интересно отметить, что Языковая инспекция напрямую подчиняется Министерству образования, а это ведомство как раз и является главным проводником языковой политики правительства. Так что на фоне удушения русских гимназий нагнетание атмосферы уже на стадии детского сада выглядит вполне логично.

Что мы можем сделать в этой ситуации?

Во-первых, дать педагогам уверенность в том, что никакая инспекция их не уволит — и местному самоуправлению оказание такой поддержки вполне по силам.

Во-вторых, чаще и громче протестовать против действий Языковой инспекции.

В-третьих, неустанно подвергать сомнению обоснованность языковых требований для работников, в обязанности которых общение на эстонском языке не входит.

Скептики скажут, что в условиях, когда в роли бессменного рулевого вот уже семь лет выступает товарищ Ансип, все перечисленное не имеет смысла, и будут неправы. Рапорты международных организаций именно из таких кирпичиков и складываются. 

Время от времени, комментируя для западных журналистов проблемы нацменьшинств, мне приходится отвечать на простой вопрос — почему русские молчат? И бесполезно говорить, что мы не молчим.

Потому что в понимании нормальной демократической страны тот факт, что на пикет за сохранение русского образования приходят не школьники, а пенсионеры — нонсенс. Потому что под призывом Союза русских школ ознакомиться с решением правительства в отношении школы, в которую ходят ваши дети, всего-то два десятка комментариев — народу лень читать длинный текст на эстонском. Потому что — если завтра случится чудо и Ансипу с Аавиксоо захочется диалога с социальными партнерами - этих партнеров русская община просто не сможет предложить.

Поэтому главное, что мы можем сделать - это не сдаваться. И понимать, что судьба русского образования, от яслей до университета, на самом деле касается каждого из нас. Вне зависимости от того,  сколько лет нашим детям и на каком уровне мы владеем государственным языком.

депутат Рийгикогу от Центристской партии