Александр Пороховщиков: я в своей профессии – как партизан

Интервью, которое легло в основу данного материала, было взято, когда Пороховщиков приезжал в Таллинн. К сожалению, сразу оно опубликовано не было, а жаль: актер откровенно рассказал о многом. Например, о том, что современное кино не жалует, а последним кинопотрясением стало для него «Покаяние» Тенгиза Абуладзе: «Интересно только то, что социально. Главное – не врать. Возьмите “Бригаду”: ребята талантливые, сделано хорошо, но липа же. Не мафия – какие-то дети. А на деле это солидные люди вроде Чубайса и Коха. Почему мне не про них рассказывают, а про детей с автоматами на Красной площади? Это же цирк...»

Борщ для «Черной кошки»

Про «солидных людей» актер знал не понаслышке – соприкасался с криминалом в юности, даже пытался завербоваться в банду «Черная кошка», вроде той, о которой Станислав Говорухин снял «Место встречи изменить нельзя». «Деда расстреляли, отец ушел, отчим нас увез в Магнитогорск, – рассказывал Пороховщиков. – Когда падаешь из князи в грязи, да еще и физиономией прикладываешься... Помню, я вышел на улицу, а мне говорят: “Ну что, жиденок? Чего у тебя нос с горбинкой? Ты ж еврей!” Я говорю: “Я не еврей!” Как мне врезали!.. Так я и ходил все время – то губа разбита, то шило в боку. Папа говорит: а чего ты сдачи не даешь? А я не понимал, как это – человека по лицу бить. Я и слова “дурак” не произносил. Однажды попробовал ударить обидчика, он упал, и я понял, что кроме слов есть и другие методы».

После этого Саша (тогда он носил фамилию отчима – Дудин) быстро завовал уважение шпаны. «Нас было человек сто, мы часто дрались. Я не воровал, но один раз на атасе стоял у театра в Магниторгорске, где потом Леня Броневой работал... Рядом продавали мороженое – послевоенное, кругленькое такое. Продавщица сжалилась, подарила мне мороженое, и я так им увлекся, что получил от товарища оплеуху – мол, ты бы прозевал все. На другой день меня приехали “убивать”. Погрузили на телегу, привезли на насыпь и ткнули головой в трубу: “Ползи!..” И ушли. Труба узкая, внутри дохлые мыши, ползти долго – метров сто. Я застрял, закричал: “Мама!” Рабочие услышали, вытащили меня за ноги, я потом неделю заикался. С тех пор замкнутое пространство для меня – катастрофа, поэтому я не могу в метро ездить. В каком бы помещении я ни находился, если окно закрывают, я испариной покрываюсь...»

В Челябинске, куда вскоре переехала семья, будущий актер попал в неблагополучную школу. «Мы ватагой ходили по всему Челябинску: наберем чинариков в фуражку и курим. Шпаны под моим началом было – человек двести пятьдесят. Что творили – говорить не буду, но не убивали и не воровали. И драки были справедливыми. Один у нас влюбился в Галочку, она проститутка была, но – влюбился, и – ша! Они идут, а мы сзади, охраняем. Лежачих никто не бил. Такого маразма, как сейчас, не было. Рыцарство какое-то было в ребятах...»

Он признавался, что украл один раз в жизни – украл у мамы золотые часы: «У нас в подвале дома была база “Черной кошки”. Это ведь была не рядовая банда, она терроризировала государство. Среди бандитов были такие, как Фокс и Левченко, а вот щипачей вроде Промокашки не было. У них была своя униформа: велюровая шляпа, как в голливудском кино, китайский габардиновый плащ, костюм-тройка – темно-синий или черный в полосочку, белоснежная рубашка, шикарный галстук, желтенькие лайковые перчатки, белые носочки, белый шарфик и обязательно фикса. Это были солидные люди, а не шпана... Так вот, я спер часы и понес вниз, хотел вложиться в общак, чтобы меня приняли в банду. Меня за ухо взяли, притащили к матери, говорят: “Галь, твой балбес упер часы!” Она их борщом накормила...»

«Она никогда меня не предаст»

Пороховщиков не хотел становиться актером. В Челябинске он учился на врача и всю жизнь был уверен, что «врачевание – это лучшая профессия». А в актеры подался по необычной причине: «Я сменил фамилию на мамину, а деда, отца мамы, расстреляли, и фамилия наша была словно под запретом. Ну я и решил, что актерская профессия – лучший способ “озвучить” мою фамилию. Только из-за этого стал актером. И ни разу не пожалел. Все-таки врачевание и актерство – близкие профессии...»

Ему не было стыдно ни за одну роль. Из фильмов, которые запали в душу, Пороховщиков выделял «Ринг» (1973), «Свой среди чужих, чужой среди своих» (1974), «Ищи ветра...» (1979), где он впервые сыграл белогвардейского офицера. «Потом пошла череда белогвардейцев, немцев, мафиози... Да, я играл преступников, но ведь мафиози не сам становится мафиози, его таким общество делает, и это интересно играть. Точно так же интересно играть не пьяницу, а пьянство. Почему этот человек стал пить? А шататься каждый может».

Роль полковника милиции в «Ворошиловском стрелке» актер не считал отрицательной: «Он ведь сына защищает! Другое дело, что я не пошел на презентацию картины, потому что согласился сниматься из-за монолога, а Слава Говорухин оставил от него только финал. Мой герой должен был говорить сыну: “Тебе что, девочек не хватает? Видишь погоны? Я их кровью заслужил!” – и это уже глубина, это совсем другое... Я в своей профессии – как партизан. Режиссер режиссером, а я свои дела все равно делаю. Есть глаза, руки, речь, пластика, так что помимо режиссерских указаний я иногда пытаюсь донести до зрителя и что-то свое». Очень нравилась Пороховщикову роль генерала Матвеева в «Кадетстве»: «Я там не погоны играл, а человека – доброго и справедливого, нормального, с хорошей психикой. Как-то раз сижу в столовой, обедаю, вдруг ко мне подходят десять подростков: “Устройте нас в училище!..” Я говорю: я не могу, я же актер! А они меня словно не слышат. Я позвонил настоящему генералу, и четверых ребят сразу взяли...»

Последней ролью Пороховщикова в театре стал Йович в спектакле Романа Козака «Саранча» по пьесе сербки Биланы Срблянович. Роль без слов, о которой он мечтал: «Я вообще многословные роли не люблю. Йович – старик, у него диабет, как и у меня... Он весь спектакль сидит и смотрит в пространство, а в финале, когда дети оставляют его на остановке, чтобы кто-нибудь старика подобрал, вдруг начинает рассказывать: “Когда они были маленькие...” Играть без слов – самое сложное. Я смотрю в зал и прокручиваю в памяти свою жизнь: вспоминаю маму, близких... Зрители даже плачут. Это энергетика, да. Флюиды какие-то...»

О своей жене актер говорил только в превосходной степени: «Ирочка такое чуткое существо, такая тонкая натура, я ее зову – сердечко на ножках. Я ее полюбил, потому что она, могу честно сказать, святая просто. Я могу спиной повернуться к этому человеку и знаю, что она никогда меня не предаст». В каком-то смысле так и случилось: узнав о том, что мужу, только что перенесшему инсульт и переставшему говорить, стало хуже, Ирина покончила с собой 10 марта. Александр Шалвович прожил еще месяц. Он умер на Пасху, так и не узнав о смерти любимой.