С 22 июня 1941 года до 9 мая 1945-го, от западных границ родной страны до Волги, а потом в обратную сторону до самого Берлина, чтобы расписаться на стене Рейхстага, – таков боевой путь ветерана Второй мировой, офицера-артиллериста, а позже таллиннского строителя Алексея Константиновича Белякова.
Похоже, Алексей Константинович и сегодня, в свои 94 года, не утратил командирской закваски. Внук, тоже Алексей, взрослый уже парень, разве что под козырек не берет, выполняя распоряжения деда: «Коньяк, кофе, закуски – на стол, и быстрее!»
Пока внук хлопочет, Алексей Николаевич вспоминает: «Начало войны застало меня в Минске. Я командовал зенитной батареей. Одной из пятнадцати, защищавших город. Ровно в четыре утра 22 июня над Минском появился немецкий самолет „дорнье“…»
«Я – сын мордовского народа»
Нет, сам он не из этих мест. «Я – сын мордовского народа», – говорит уроженец села Старые Турдаки, что недалеко от города Саранска. Окончив среднюю школу, поступил в Горьковское артиллерийское училище. «Меня в деревне не раз вызывали в райком комсомола и в военкомат, агитировали учиться на военного, – рассказывает Алексей Константинович. – Так прямо и говорили: будет война. Все равно направят в училище». Я был деревенским парнем, не все до меня доходило, но это дошло – у меня ведь было среднее образование, обязательно пошлют в училище. Так зачем время терять?
Артиллерию выбрал сам, а почему – объяснить затрудняется. Говорит, что этот род войск в предвоенные годы у молодежи был по престижности только на третьем месте после авиации и флота. Приглянулись, говорит, пушки и зенитки – и все тут. Даже брата, подавшегося в авиаторы, уговаривал: «Да брось ты, Вася, свои самолеты, шел бы лучше в артиллеристы».
По окончании училища молодого лейтенанта Белякова направили в Минск, в 188-й зенитно-артиллерийский полк на должность командира взвода.
И вот 22 июня, раннее утро, в небе кружит «дорнье». «Мы были хорошо подготовлены, и сбить немца ничего не стоило, но приказ был: „Огонь не открывать!“ – вспоминает Алексей Константинович. – Через час появился еще один самолет. На этот раз одна батарея открыла огонь и отогнала немца. А еще через час прилетела целая армада самолетов с черными крестами. Такую не остановить… Нас они пока не трогали. Разбомбили военный аэродром и все до одного стоявшие на нем наши новенькие И-16. Город тоже скоро весь был разрушен».
Первые дни – самый страшный период войны. Паника, хаос, беспорядочное бегство – все это было. Шпионов полно. Сам сталкивался? «Допустим, подходят к тебе на улице какие-то полковники, – рассказывает Беляков. – Почему отступаешь, лейтенант? Куда? Кто приказал? Я полковников многих знал, а эти – какие-то подозрительные. А кто вы, спрашиваю, такие? Их как ветром сдуло. Ясное дело – шпионы».
Не сумев связаться с командованием полка, Беляков решил самостоятельно отступать со своей батареей. Только вместо тихоходных артиллерийских тягачей «Коминтерн» прицепил свои пушки к ЗИСам. В Борисове встретил командира полка. Тот подтвердил приказ: «Отступаем».
Добрался Беляков со своими пушками до Смоленска, оттуда его отправили в Москву, а далее – под Ленинград: тяжело на том участке было. Там он получил первое серьезное ранение. «Наскочил с орудием на мину, – поясняет Алексей Константинович. – В результате – осколочные раны в ногу, руку, бок». Два месяца провалялся в госпитале в Вологде.
«Лично расстреляю каждого...»
А дальше был Сталинград. На войне зрелость приходит быстро. Вот и уже старший лейтенант Беляков не заметил, как стал считаться опытным артиллеристом-зенитчиком. Потому и направили его, командира батареи, в составе артиллерийско-зенитного дивизиона туда, где готовилось одно из крупнейших сражений Второй мировой войны. «Мы охраняли в городе завод по производству снарядов, – вспоминает артиллерист. – Тогда здесь было еще тихо. Правда, немецкие самолеты наведывались все чаще. Стягивались и наши войска».
Алексей Беляков – участник Сталинградской битвы, о чем, в частности, свидетельствует присланная ему руководством Волгоградской области благодарность. Но сам он свое участие в этой битве оценивает скромно: оно ограничивается лишь обороной железнодорожного моста через реку Иловля, примерно в 50 км от Сталинграда, по которому к городу стягивались наши войска. «Если бы я был в самом пекле, мы с тобой сейчас, возможно, не разговаривали бы», – говорит Алексей Константинович.
С мостом же вот как получилось. Его защищала одна батарея, шесть зениток, но не уберегла: во время одного из налетов важный объект оказался поврежден. Тогда командование решило заменить командира той батареи Беляковым, заместителем командира дивизиона. «Тот, как и я, тоже был старший лейтенант, хороший парень, – вспоминает Алексей Константинович о той встрече, будто она была вчера, а не семьдесят лет назад. – Старлей рассказал, что около пятидесяти „юнкерсов“ атаковали мост. „Наверное, судить меня будут“, – сказал он потерянно и отбыл. Не знаю, что с ним было потом. А полсотни „юнкерсов“ – это действительно много…»
Делать нечего, принял Беляков командование батареей. И вот что сразу выяснил: ни боевая выучка, ни моральная подготовка личного состава никуда не годятся. «Трусили бойцы, – поясняет Беляков. – Как налетали вражеские самолеты, все бросались в траншеи. Стал я их муштровать. К бою! Отбой. К Бою! Отбой… Чтоб до автоматизма все действия были доведены. Чтоб немец боялся наших зениток, а не мы его. И еще сказал, что лично расстреляю каждого, кто сбежит с поля боя… Когда был следующий массовый налет, за действиями батареи было любо-дорого наблюдать. Дружным огнем заставили уйти самолеты на высоту и сбросить бомбы вдали от моста».
За организацию обороны стратегически важного объекта Беляков был представлен к ордену Красной Звезды, правда, так и не получил его.
«Где Жуков – там наступление»
А дальше была Курская дуга – еще одна великая битва Второй мировой. Накануне Белякову поручили сформировать дивизион 85-миллиметровых зенитных пушек, приспособленных для ведения огня по танкам, прежде всего – «тиграм» и «пантерам». Именно такие зенитки были наиболее эффективны против подобной техники. Дивизион был включен в состав Первой танковой армии генерала Катукова, сражавшейся на Курской дуге.
Курская дуга у нас прежде всего ассоциируется с Прохоровкой, где произошло крупнейшее танковое сражение. «Если бы я был в той мясорубке, сейчас бы мы с тобой, возможно, не разговаривали, – опять повторяет Алексей Константинович. – Впрочем, там артиллерия не участвовала, только танки бились. Мы же прикрывали Обояньское направление, чуть в стороне. Хотя там тоже жарко было. Много мы подбили танков, но и сами несли потери. За три дня боев из 12 пушек у меня осталось четыре, но главное – гибли люди… В целом же с наземными силами мы более-менее справлялись, больше всего страдали от вражеской авиации. К сожалению, наши авиаторы долгое время немцам уступали. Пожалуй, только после Днепра научились воевать в воздухе, кстати, кое-что в тактике переняв у немцев».
Сражаться с наземными силами зенитчику Белякову не хотелось. Его просьбу уважили и направили в 987-й зенитно-артиллерийский полк, позже переименованный в 263-й гвардейский. В составе всей той же Первой танковой армии. С этим полком, с этой армией он шел уже до самого конца войны.
Цепкая память ветерана хранит все маневры и передвижения. Генеральное наступление, говорит он, начали в составе Первого Украинского фронта, потом перешли в Первый Белорусский под командованием Жукова… Доводилось ли видеть легендарного полководца? «Да, конечно, – говорит Алексей Константинович. – А после войны в Германии я и голосовал за него как кандидата в депутаты Верховного Совета СССР. За такого человека – и умом, и сердцем!»
А не был ли этот замечательный человек чрезмерно жесток, как сейчас пишут? «Мы знали главное: где Жуков – там наступление, – говорит Беляков. – Уважали его в войсках. А жестокость… Если даже я, старший лейтенант, действительно готов был застрелить солдата, не выполняющего свой долг, хотя, к счастью, до этого не дошло, то что же говорить о генералах, ответственность на которых лежала колоссальная? Да что Жуков! Вот наш генерал Катуков. Деликатный, спокойный человек. Но был такой случай. Львовская область, ночь. Колонна наших войск растянулась на пять километров. Предстоит форсирование реки Щерек. Но какой-то затор. В чем дело? Катуков на своем вездеходе объехал колонну – выяснилось, что старший лейтенант в первой машине заснул. Генерал застрелил его – все, движение возобновилось. Застрелил, потому что из-за этой задержки немцы успели разбомбить переправу, наступление задержалось…»
«В Берлине гуляли неделю»
Ход наступления своей танковой армии Беляков описывает подробно. Как в какой-то момент вклинились слишком глубоко в оборону, повернули на север, дошли до моря, опрокинули там армию Вальтера Венка, соединились с войсками Константина Рокоссовского… «И 29 апреля вошли в Берлин, – торжественно сообщает отставной артиллерист. – Впереди танкисты, мы – следом за ними. Зенитки наши в городе пригодились – стрелять по верхним этажам и крышам, откуда по нашим вели огонь враги, хотя уже и полностью деморализованные. И в ночь на 2 мая мы были у стен Рейхстага. Во всех окнах торчали белые флаги – война закончилась… Какое это было счастье! Все смеялись, целовались, стреляли в воздух, пили водку…»
И расписывались на стенах Рейхстага? Да, конечно. «Кто молился, кто плевался на эти стены, – вспоминает Алексей Константинович. – Я тоже расписался. К тому времени я был уже начальником штаба полка, у меня всегда в кармане был красный карандаш. Размочил кончик, чтоб виднее было, и оставил свой автограф…»
Все – и солдаты, и генералы – гуляли и пили водку, по словам Белякова, неделю. Не возбранялось знакомиться и с местными девушками. Сейчас много пишут о том, что тысячи немок были изнасилованы русскими солдатами и офицерами… «Это было, но не в таких масштабах, конечно, и карались такие случаи беспощадно, вплоть до расстрелов, – уверяет Беляков. – А вообще простые немцы относились к нам очень хорошо».
Неделя послаблений – и все, гайки стали закручивать. Полк Белякова отправили из города в лес, в землянки. После Октябрьского праздника – в Дрезден. Словом, еще несколько лет пришлось прослужить ему в Германии. А потом – в Эстонии. В отставку вышел в звании полковника. В 49 лет – разве возраст для здорового мужчины?
«В строительстве – ни порядка, ни дисциплины»
Так Беляков оказался работником треста «Таллинстрой», занимался прокладкой подземных коммуникаций. Немножко механиком, а в основном – инженером по технике безопасности. Большой радости, признает он, эта работа ему не доставляла. «В армии – порядок, дисциплина. В строительстве же – ни порядка, ни дисциплины», – поясняет Алексей Константинович.
О незабываемых годах армейской службы ему напоминают старые фотографии, многочисленные ордена и медали, не менее дорогие почетные грамоты. В одной из них, врученной от имени Военного совета Первой гвардейской танковой армии гвардии майору Белякову как участнику взятия Берлина, написано: «Вы до конца выполнили свой долг перед Родиной в Великой Отечественной войне, прославив русское оружие на полях великих сражений с немецкими оккупантами, навеки прославив Сталинскую гвардию…»
Интересно, как сегодня относится сталинский гвардеец к Сталину? «Как к великому военному и государственному деятелю, – говорит ветеран. – Хотя не все его действия одобряю. Взять, к примеру, коллективизацию, раскулачивание. Нас, середняков, не трогали. А вот сосед был чуть богаче, четыре лошади имел. Из-за этого его сослали к черту на кулички. Зачем – до сих пор понять не могу».
Но еще больше он не понимает Гитлера. «Зачем он напал на Россию? – недоумевает Беляков. – Ведь Россию победить нельзя».
Между тем коньяк уже давно был на столе. Алексей Константинович разлил по рюмкам и сказал: «Давай выпьем за нашу Победу».