«Новый театр» открылся спектаклем «Ставангер» по пьесе Марины Крапивиной в постановке московского режиссера Юрия Муравицкого, три недели назад получившего «Золотую маску» в номинации эксперимент. Постановка «Ставангера» – тоже своего рода эксперимент: как наша публика примет спектакль по т.н. «новой драматургии», с которой знакома лишь выборочно, по редким приездам «Театра.doc»?
Коллизия известна со времен «Интердевочки». Молодой русской женщине обрыдла жизнь на расхристанной и неприветливой родине, она хочет слинять в благополучную (хотя и скучноватую) скандинавскую страну и найти там личное счастье с несколько потрепанным, но вроде бы надежным мужчиной. Естественно, вписаться в непривычный быт, перестать чувствовать себя чужой, девушке не удается…
Несмотря на то, что Запад сегодня переполнен молодыми и энергичными женщинами из бывшего совка, которые, вроде бы, неплохо пристроены, история эта воспринимается и как притча, и как фото с натуры, а зал узнает в ней если не факты своей жизни, то ощущения: кого, в конце концов, в наши дни не прикладывали жестоко фейсом об тейбл?
Женский взгляд Марины Крапивиной
Ирина (Алина Кармазина) – журналистка, она состоялась как профессионал, но не состоялась в личной жизни. Муж Николай (Александр Кучмезов) – инструктор. Они познакомились, когда он обучал женщину водить машину. Брак их – явный мезальянс: высоко ценящая свою карьеру интеллектуалка и простой мужик, который валяется на диване, тупо щелкает выключателем торшера, не хочет ходить с Ириной в гости, потому что от высоких материй, обсуждаемых в ее кругах, у него раскалывается голова. Они давно друг другу чужие, детей нет; все их общение – сплошная перебранка, и диалог этот звучит узнаваемо: в наши дни люди вообще постепенно утрачивают умение общаться словом, наступает отчуждение – с когда-то любимым человеком уже не хочется говорить.
Подруга, которая давно живет в Норвегии, советует Ирине: «Найди ты себе нормального мужика. В России их не осталось. Под лежачий камень вода не течет». Во Всемирной паутине 34-летняя Иринаотловила 38-летнего норвежца Одда из провинциального Ставангера.
Но так как пьеса написана женщиной, явно нелестно думающей о мужчинах как таковых, то норвежский друг Ирины Одд (Сергей Фурманюк) тоже не может быть назван нормальным мужиком. Более того, если отечественный Николай раздражал тупостью и ленью, но психически был вполне здоров, то Одд (работающий, кстати, в школе для детей с недостатками умственного развития) закомплексован, депрессивен и явно с проблемами в психике. И вообще – если верить автору – мужчины деградировали настолько, что найти «качественного» спутника жизни даже очень яркой женщине – все равно, что выиграть в лотерею джек-пот.
Пьеса сама по себе берет зрителя за душу потому как жизненная. Она сделана в той же манере, в которой сделаны спектакли «Театра.doc», т.е. классическая композиция драмы забыта напрочь: пьеса слеплена из коротких эпизодов. Автор выкладывает все свои карты на стол слишком рано, и где-то с середины новые эпизоды только подтверждают уже сказанное. Какие-то события вроде происходят, но действие стоит на месте… Документальной драме это прощается. Но «Ставангер» – не документальная драма, и слабость техники письма неизбежно создает проблемы для режиссера и актеров.
Постановщик и актеры спасают драматургию
Юрий Муравицкий и труппа (Алина Кармазина, Сергей Фурманюк, Марина Малова, Александр Кучмезов, Анна Маркова, Дмитрий Симагин) со всеми этими проблемами справляются блистательно. Бедность и некоторая невнятность драматургии не прячется, а дерзко выставляется напоказ как некое новое слово. Перед каждой картиной на стене зала Канутской гильдии возникают титры, сообщающие, где и что будет происходить – как у раннего Брехта. Оформление (группа Redhaus) сведено к неизбежным в каждой квартире предметам-символам: дивану с торшером, холодильнику, низкому журнальному столику (которым Одд очень дорожит, хотя это – плексигласовое барахло, правда, эксклюзивное) и унитазу. Последний образчик сантехники в наши дни очень популярен среди сценографов: если спектакль по-современному крут и резок, без унитаза никак не обойтись.
Но вернемся в «Ставангер». Расплывчатые видеокадры, которые тоже довольно плохо различимы на неприспособленных для этого стенах старинного зала, – хороший прием. Они соответствуют расплывчатости пьесы, но при этом создают ощущение какого-то странного, непонятого мира, в который оказалась вброшенной Ольга. А ансамбль «Ольгаклёшъ», исполняющий старые шлягеры («У природы нет плохой погоды…», «Летящей походкой ты вышла из мая» и пр.) как раз намекает на то, что за четверть века изменилось все вокруг нас, но мы не успели. Хотя вовсю пользуемся Интернетом и принимаем его виртуальную реальность за настоящую.
В виртуальной реальности Одд – романтик, способный покорить женщину, внушить ей надежду. Первый монолог Одда (письмо к Ирине) Сергей Фурманюк читает великолепно: в нем столько искренности, столько веры в каждое произнесенное слово, интонации и модуляции голоса удивительно точны, тембр меняется именно там, где это должно совершенно неотразимо действовать на женщину. И тем неожиданнее первое появление Одда в реальном мире: преувеличенная бодрость, за которой скрывается дикая неуверенность в себе и вопрос: зачем, собственно, я вызвал эту женщину в Норвегию?; какая-то детская вязаная шапка с помпонами…
Жестоко и талантливо
Зажатость Ирины, на которую Алина Кармазина только слегка намекала в сценах в Москве, с Николаем, которая там могла сойти за постоянную необходимость сдерживаться, чтобы не выплеснуть всё раздражение, здесь переходит в другую, чем у Одда, но не менее сковывающую неуверенность в себе, растерянность… Ее жизнь с Оддом в чем-то становится зеркальным отражением жизни с Николаем, только теперь ей не хочется ходить в гости к друзьям своего бойфренда, которые относятся к ней как к чему-то экзотичному и опасному. Секс с Оддом не приносит радости, их первый вечер в постели – одна из самых смешных и антисексуальных сцен, какие только можно придумать, нечто похожее я видел только в фильме Кирилла Серебрянникова «Изображая жертву». А потом выясняется, что Одд, вдобавок к прочим своим достоинствам, еще и мазохист. Вместо настоящего мужчины Ирина заполучила параноика. Но этот страх – не просто болезнь; это ужас человека перед реальным миром, уютно устроиться в котором не удается обоим героям.
Актеры, пришедшие кто из Русской театральной школы, кто из Русского кукольного театра, играют прекрасно. Сергея Фурманюка я всегда считал очень талантливым актером и был убежден, что Русский театр напрасно расстался с ним. Насчет Александра Кучмезова уверен не был, он очень хорошо начинал после прихода из Школы-студии МХАТ, но затем как-то увял. Но здесь, в роли Николая, он чрезвычайно убедителен.
Марина Малова, которая была гротескной анекдотической блондинкой в «Секс-комедии в летнюю ночь», агрессивную Агнесс (бывшую девушку Одда) сыграла так, что чувствуется исходящая от этой женщины устрашающая волна холодной ненависти. Анна Маркова в роли обосновавшейся в Норвегии подруги дает понять, отчего русские девушки пользуются на Западе сомнительной репутацией. Дмитрий Симагин в ролях одного сумасшедшего и двух плохих мальчиков очень разный – и все его герои понятны.
Из двух вариантов финала режиссер выбрал более жесткий. Спектакль жесток – как жестока сама жизнь. И талантлив. «Новый театр» продюсера Наташи Маченене прекрасно начал свою новую жизнь (раньше он существовал как «Другой театр») в Таллинне. Ниша для него есть, публика, думаю, найдется – на премьере зал выглядел очень «молодежным».