Культура. Ульяна Лопаткина – душа русского балета

Видя ее в «Лебедином озере» или «Баядерке», невольно вспоминаешь пушкинские строки, посвященные Истоминой: «И вдруг прыжок, и вдруг летит, / Летит, как пух от уст Эола...» Да, «душой исполненный полет» – это про нее, Ульяну Лопаткину. А еще я ее вижу в образе пушкинской Татьяны. Помните: «Она была нетороплива, / Не холодна, не говорлива, / Без взора наглого для всех, / Без притязаний на успех....»

«Ульяна Лопаткина – балерина с сердцем и душой. Сейчас много талантливых балерин, обладающих просто фантастической техникой, за которой ничего, пустота. А меня в балете восхищает одухотворенность», - сказала Кайе Кырб.

Краса и гордость русского балета, преемница традиций Анны Павловой и Галины Улановой, прима Мариинского театра 25 сентября впервые выступит в Таллинне, в концертном зале Nokia.

Наш разговор с Ульяной состоялся поздним вечером: балерина вернулась домой после репетиции в театре, уложила спать дочку Машу и после этого с чистым сердцем начала беседу. На часах в Таллинне было 22.40, в Петербурге – 23.40. Спокойный, взвешенный тон, ни одного пустого, суетливого слова...

– Наверное, сложно после длинного рабочего дня прийти домой, перестроиться, войти в другую реальность, так не похожую на театральную? Для вас это два разных мира, две реальности – сцена и жизнь?

– Для меня это одна реальность, ведь всё это моя жизнь. А поскольку она у меня одна, я считаю правильным полноценно прожить каждый день везде, где я существую, и во всем, что я делаю.

Из Крыма в Питер

– А что труднее всего вам преодолевать в себе ради избранной профессии?

– Реакцию на питерскую погоду (смеется). Когда я приезжаю в другой город, я себя лучше чувствую. Тело кажется более легким и податливым, мышцы более упругими, и как-то лучше работается. Петербуржский климат – это для меня испытание.

– Вы же родились в более теплом климате, и детство ваше прошло в приморском городе.

– Да, я родом из Крыма, но в десять лет оказалась в Петербурге. Именно этот город с его неповторимой атмосферой, культурой и особенной философией оказал на меня самое сильное и глубокое влияние. Здесь прошла моя юность. Интернат, где я провела восемь лет, люди, с которыми я общалась, сама среда – всё это меня сформировало. Поэтому, наверное, справедливо считать меня петербурженкой.

– В детстве вы не мечтали стать балериной, в училище вас привела мама. Когда вы поняли, что балет – ваше призвание?

– Не могу сказать, что в детстве я была страстно влюблена в балет. Думаю, маме в то время было виднее. В два с половиной года я уже умела самостоятельно ставить пластинки на проигрыватель, и однажды мама, придя с работы, застала меня кружащейся под классическую музыку. Она решила развивать меня в этом направлении, поэтому с четырех лет я занималась в различных студиях, танцевальных кружках, музыкальной школе. Причем всё это для меня было не чем-то принудительным, а вполне естественным, даже трудности воспринимались как нечто необходимое. Мне никогда не хотелось бросить учебу и уйти из школы. Видимо, это был, высокопарно выражаясь, голос судьбы.

– В Академии вам посчастливилось учиться у Натальи Михайловны Дудинской. В театре вашей наставницей стала Нинель Александровна Кургапкина, партнерша Нуреева и Барышникова...

– Не только они... Мои педагоги – это мое достояние, мое богатство. В первые годы работы в театре моим педагогом была Ольга Николаевна Моисеева, которой я благодарна за то, что она в меня поверила. Она добилась того, чтобы я, в ту пору артистка кордебалета, вышла на сцену в таком сложном спектакле, как «Жизель». Потом я, действительно, много лет работала с Ниной Александровной Кургапкиной, мы с ней сделали очень много ролей. Кроме театральных репетиторов я занималась с удивительным педагогом, в прошлом характерной танцовщицей Ниной Михайловной Стуколкиной. Именно благодаря ей я получила представление о петербуржской школе танца начала XXвека. Она мне рассказала об утраченных нюансах в преподавании, вплоть до тренировки глаз и положения головы относительно корпуса, в результате чего сразу меняется настроение позы. Само общение с человеком, который меня, 17-летнюю девчонку, называл только на «вы», мне очень много дало. Сейчас я работаю с Ириной Александровной Чистяковой, в прошлом балериной нашего театра. Когда-то мы танцевали в «Баядерке»: она – Гамзатти, я – Никию. Теперь встречаемся в репетиционном зале.

Подарок от Улановой и Ноймайера

– Я знаю, что вы были знакомы с Галиной Улановой...

– Да, я имела счастье стоять с ней рядом и слышать ее слова, адресованные нам, танцовщикам, после исполнения «Симфонии до мажор» Баланчина. Этот балет считается пробным камнем для русских артистов из-за большой скорости и насыщенности движениями. И от солистов, и от корифеев, и от кордебалета требуется четкость и техничность исполнения. Помню, как мы, еще не остывшие от спектакля, стояли на сцене, и Галина Сергеевна пришла к нам – у нее было вдохновенное, сияющее лицо – и сказала: «В наше время так быстро, так точно и так красиво никто не танцевал». Услышать такие слова от легенды русского балета дорогого стоит, ведь среди солистов были и начинающие артисты.

– А как получилось, что Джон Ноймайер подарил вам, тогда еще учащейся Академии, свой номер «Павлова и Чекетти», который вы будете исполнять у нас?

– Этот номер – фрагмент из его версии «Щелкунчика» – Ноймайер подарил не мне, а Академии. С «Павловой и Чекетти» у меня связаны чудесные воспоминания. Я училась на втором курсе, когда в Петербург на гастроли приехала труппа Гамбургского балета, возглавляемая Джоном Ноймайером. Нам с подругами удалось проникнуть за кулисы Мариинского театра. В интернациональной труппе Ноймайера царила удивительная атмосфера благожелательности и юмора. Для меня это была идеальная картинка возможного будущего. И когда одна из прим, которую я видела за кулисами, пришла к нам в школу и стала показывать движения, которые нужно было выучить, чтобы исполнять миниатюру «Павлова и Чекетти», я старалась впитать буквально каждый нюанс. Несколько репетиций с нами провели ассистенты Ноймайера, а он появился позже и работал очень спокойно и терпеливо, ни разу не повысив голоса, но при этом добиваясь точного исполнения своих указаний. Мне выпало счастье первой исполнить «Павлову и Чекетти» в школе. Для меня это – как благословение, полученное в начале пути. Считайте это мистикой, но именно эту миниатюру я до сих пор исполняю. Она со мной на протяжении многих лет.

– Я думаю, она с вами еще и потому, что вы продолжаете линию Анны Павловой, ставшую символом русского балета и петербуржской школы. Через поколения вы стали ее преемницей.

– Возможно, вы правы, потому что быть ведущей балериной Мариинского театра – это aprioriпродолжение этого стиля и принятие преемственности. Мне кажется, это мой профессиональный долг. Слава богу, петербуржский стиль мне очень близок и как человеку, и как профессионалу. Его утонченность, изысканность, одухотворенность и глубина ощущаются на расстоянии, а рисунок танца несколько более сдержанный по сравнению с московским.

Я отдаю свой голос за Мариинку

– Вы выступаете на многих сценах мира, храня при этом верность Мариинке. Хотя наверняка получали предложения от других балетных компаний...

– Предложения до сих пор поступают. Но я выбрала такую форму существования в профессии, которая мне наиболее близка. Когда я выхожу на сцену, для меня важно, чтобы спектакль был единым целым, чтобы всё друг другу соответствовало – декорации, костюмы, музыкальное сопровождение, интересная хореография, прекрасный кордебалет и блестящие солисты. Такое единство есть только в Мариинке. Я отдаю свой голос за наш театр и считаю его одним из лучших в мире.

– Ваша последняя работа в театре, Анна Каренина в балете Алексея Ратманского, разрушает ваше амплуа классической балерины, лебедя русской сцены. Почему вы решились на эту трагическую роль?

– Я же не только танцовщица. Балерина – это танцующая актриса, которая языком тела передает эмоции, чувства, настроения, рассказывает историю. Танцевать только то, что мне давно и хорошо знакомо и понятно, мне мало. Хочется новых переживаний на сцене. Роман Льва Толстого вызывает у меня очень противоречивые чувства, и я не могу однозначно выразить свое отношение к поступкам Анны, но мне ее безмерно жаль. Не скрою, у меня есть тяга к героиням со сложным характером и судьбой. Спектакль дает возможность за три часа прожить целую жизнь и пережить достаточно противоречивые чувства.

– Мне кажется, вы были бы просто идеальной пушкинской Татьяной в балете Джона Крэнко.

– Благодарю вас за такое предположение: я давно этот образ люблю и очень хочу Татьяну станцевать. Образ русской души, русской жертвенности очень удачно решен хореографом, при этом рисунок танца удивительно красив. Недаром балет «Евгений Онегин» входит в десятку шедевров XXвека, все театры мира покупают эту постановку. Надеюсь, в ближайшем будущем мое желание осуществится. Поживем – увидим.

Самое большое чудо

– С какими хореографами вам было интересно работать? Критики пишут, что вы нашли своего хореографа в лице Ханса ван Манена, чьи номера вы включаете в свои гала-концерты...

– У меня был замечательный опыт работы с Хансом ван Маненом, с которым я почувствовала взаимопонимание и мощный импульс с первой репетиции. Мне интересны разные формы, другое дело, что каждая балерина выбирает то, что она может пропустить через себя и передать зрителям. С большим удовольствием вспоминаю работу с Роланом Пети и Джоном Ноймайером. А сейчас я с нетерпением жду встречи с Иржи Килианом.

– С нового года худруком Михайловского театра будет Начо Дуато, чей мини-балет «Ремансо», показанный «Королями танца», посчастливилось увидеть и нам.

– Я его спектакли смотрела с величайшим интересом: это хореограф с яркой индивидуальностью и оригинальным мышлением. Вообще профессия хореографа – это особый дар. Ему нельзя научиться, как можно научиться танцу, даже классическому балету как наиболее сложной форме танца.

– А вы не пробовали сами что-то ставить?

– Есть такой опыт. Но я не считаю это чем-то чрезвычайно интересным. Я благодарна тем, кто мне помогал, мне было интересно работать, но это очень непростой процесс. Нужно иметь свою идею, свой взгляд на движение, свой рисунок, и даже для того, чтобы поставить миниатюру, нужно много трудиться.

– И напоследок. У вас подрастает дочь, ей восемь лет. Желали ли бы вы для своей Машеньки балетной судьбы?

– Я смотрю на свою дочь как на чудо, данное мне свыше. И меня всякий раз восхищает, что этот человек является абсолютно отдельной личностью. Дай бог мне мудрости и понимания, чтобы услышать, увидеть и помочь ей раскрыться в том, в чем она талантлива. Желать ей балетной судьбы, я считаю, было бы несправедливо по отношению к ее неповторимой личности. Она должна прожить свою жизнь. И я могу только помочь ей раскрыть себя.

Справка «ДД»

Ульяна Лопаткина

Родилась 23 октября 1973 года в Керчи. В 1991 году окончила Академию русского балета им. А.Вагановой (класс Н.Дудинской) и была принята в труппу Мариинского театра. С 1995 – прима-балерина театра.

Народная артистка России (2005), лауреат Государственной премии России (1999). Лауреат международного конкурса Vaganova-Prix (1990), премий «Золотой софит» (1995), «Божественная» (1996), «Золотая маска (1997), Benois de la danse (1997), EveningStandard(1997), «Триумф» (2004) и других.

Хобби: дизайн интерьера и одежды, рисование.