В этом году исполняется 20 лет, вероятно, самому малочисленному, но при этом явно самому шумному и скандальному учреждению современной Эстонии.
Мнение. Юбилей Языковой инспекции
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
23 ноября 1990 года правительство ЭР издало распоряжение о создании Государственного языкового департамента Эстонской Республики. Именно так, с соблюдением всех тонкостей эстонской грамматики, переводилось на русский название этого учреждения. Судьба его была беспокойной.
Первые десять лет менялась структура департамента, его функциональные обязанности, название... Он то становился просто Языковым департаментом, то передавался из подчинения Госканцелярии в ведомство министра образования. Языковой инспекцией учреждение стало именоваться с 1 января 1998 года. А нынешний его руководитель Ильмар Томуск состоит при исполнении с 1995 года. Вероятно, он один из самых «усидчивых» эстонских чиновников такого уровня.
Наблюдение за соблюдением
В 1996 году ведомство состояло из трех отделов и 20 чиновников. На сегодняшний день чиновников в ведомстве немногим больше – всего 22. А больше и не надо. Инспекция никого эстонскому не учит, классическим языкознанием не занимается, фольклор не собирает, словарей не составляет. Ее функция – наблюдение за соблюдением Закона о языке и других актов, связанных с языковой политикой государства. Каков закон – такова и инспекция.
Первый Закон о языке появился в Эстонской ССР. В начале декабря 1988 года депутаты Верховного Совета ЭССР отклонили предложение обсудить концепцию республиканского хозрасчета и с увлечением занялись обсуждением вопроса о государственном языке. Предусмотрительный Арнольд Рюйтель, чтобы снять остроту дискуссии, предложил разбить вопрос на две части: сначала принять поправки в Конституцию, а принятие Закона отложить.
Верховный Совет старого советского образца состоял из 285 депутатов (рабочих, колхозников и советской интеллигенции). Треть депутатов были русскоязычными. На заседаниях использовались как минимум два языка, поэтому был и синхронный перевод. 7 декабря 1988 г. за изменение Конституции проголосовало подавляющее большинство депутатов.
18 января 1989 года очередная сессия большинством голосов принимает и первый Закон о языке. По оценке профессора Юрия Лотмана, он не ущемлял права неэстонцев. И действительно, по сравнению с действующим сегодня законодательством закон 1989 года защищал, прежде всего, право на использование родного языка, а не вменял в обязанность поголовное знание языка государственного. Тем не менее и такой закон встретил критику и неприятие со стороны ряда членов КПЭ, Интердвижения и ОСТК (Объединенного совета трудовых коллективов). Практических последствий принятие закона в редакции 1988 года не вызвало. Но в те годы доброжелательный интерес к эстонскому языку со стороны местных русских вырос многократно, не хватало учебников, и даже газеты публиковали самоучители эстонского языка.
Молот или Молох?
Эстония не была первой в установлении государственного языка. Еще в 1978 году подобная норма была внесена в Конституцию Грузинской ССР, а Президиум Верховного Совета Латвийской ССР принял «Постановление о статусе латышского языка» еще 29 сентября 1988 г. Затем 26 января 1989 г. был объявлен государственным литовский язык, 22 июля – таджикский, 23 сентября – азербайджанский, 28 октября – украинский, а 27 января 1990 г. – белорусский. Дальше всех пошли в Кишиневе: 31 августа 1989 г. молдавский язык был объявлен государственным, и одновременно на территории Молдавии был отменен кириллический алфавит и введено румынское правописание на латинице.
С тех пор наш Закон о языке сильно изменился: он был полностью обновлен в 1995 году и на протяжении 15 лет языковое законодательство неоднократно менялось в сторону ужесточения.
На территории Эстонии первым образцом законодательства, вводившего представление и нормативную базу государственного языка, было законодательство Российской империи в период т.н. «русификации». Жесткое имперское законодательство рассматривало госязык прежде всего как обязанность имперских подданных.
Русская школа государственного права, как неоднократно подчеркивал президент Леннарт Мери, оказала громадное влияние на правовую культуру Эстонской Республики. В том числе имперское наследие проявило себя и в представлении о сущности государственного языка, характере законодательства и приоритете представлений об обязанности использовать государственный язык над правом говорить на родном языке, в том числе и по-эстонски.
Сложилась ситуация, когда эстонский язык для национального самосознания эстонцев играет чрезвычайно важную роль, по сути оставаясь единственным неизменным фундаментом национального сознания. Снижение социальной роли эстонского языка рассматривается как угроза национальной идентичности. Размывание национальной идентичности ведет к подрыву основ существования национального государства. Крушение основ рано или поздно обернется исчезновением Эстонской Республики с политической карты мира. Именно поэтому эстонский язык был и остается приоритетом государственной национальной политики, а его защита и внедрение во все сферы общественной жизни – одна из важнейших обязанностей государства и, соответственно, граждан. Фундаментальное право человека на самовыражение и самореализацию в современной Эстонии переросло в обязанность это делать, прежде всего, используя эстонский язык.
Эстонский исследователь Прийт Ярве применил к анализу процессов, происходящих в республике, модель т.н. «этнической демократии», разработанную израильским социологом Самми Смуха. Согласно этой модели социальная система, создаваемая в рамках этнической демократии, должна закрепить положение, когда все стороны жизни в государстве достаточно успешно контролируются господствующей этнической группой. Язык, предписываемый к обязательному употреблению, в данном случае, – один из самых эффективных инструментов. Точнее, таким инструментом стала и останется Языковая инспекция.